Старая история, но в нашу тему:
"Державин осыпал Жихарева и его трагедию «Артабан» похвалами: мол, стихи такие гладкие, звучные и громкие, что, право, не подумаешь, что это сочинение 18-летнего мальчика, и откуда-де «выкопал» он такое происшествие, и так далее... Гаврила Романович предложил Дмитревскому поскорее послушать трагедию, и 72-летний актер, поддавшись уговорам Державина («удивишься: я сам оторваться от нее не мог»), пригласил Жихарева наутро к себе домой.
Что и говорить, тот примчался к великому актеру как на крыльях и, когда вошел, не смог не отметить, как роскошно он был одет: суконный коричневый кафтан французского покроя со стальными пуговицами, шитый шелковый жилет, кружевные манжеты...
Иван Афанасьевич усадил Жихарева в кресло, запер двери, чтобы никто не помешал, сам сел на диване и приготовился слушать. Юноша начал читать громко, выразительно декламируя, как его учил Алексей Мерзляков, но Дмитревский попросил: «Лучше потише, душа, а то устанешь». Жихарев переменил тон и, увлекшись чтением, дойдя до конца 1-го действия, не сразу увидел, что Дмитревский... спит! В наступившей тишине Иван Афанасьевич резко пробудился и воскликнул: «Прекрасно! Так на каком мы действии остановились?».
Жихареву захотелось тут же сбежать, но Иван Афанасьевич заставил юношу дочитать до конца свой трагический опус. Кое-как тот добрался до финала пьесы и задал вопрос: что думает о ней Дмитревский и может ли она быть поставлена на сцене в Петербурге?
Сонный актер был размягчен и потому предельно искренен: мол, трагедия отличная и прекрасно написана, но есть некоторые длинноты, и уж слишком страшна, так что зрители не усидят на местах... и, наверное, она вызвала бы яркий эффект на сцене французского театра, потому что тамошняя публика скорее поняла бы и оценила ее красоты и великолепие стихов... А впрочем, все прекрасно, бесподобно, восхитительно!
Как записал Жихарев в дневнике, в целом «рецензия» звучала так: «Все так прекрасно, что хоть плюнуть, и все так бесподобно, что хоть за окошко брось!». Однако Дмитревский убеждал молодого человека продолжать сочинять, взял с него слово не оставлять его и навещать почаще. Но, как написал Жихарев в дневнике после этого визита, учтивость Дмитревского «не возвратит мне собственного моего уважения к моему таланту».
Разумеется, трагедия Жихарева «Артабан» ни печати, ни сцены не увидела, поскольку, по меткому отзыву князя Шаховского, являлась «смесью чуши с галиматьей, помноженных на ахинею».